Человек, который знал все - Страница 38

К оглавлению

38

Во-вторых, они огораживают угол с унитазом и душем любой непрозрачной ширмой.

И, в-третьих, они прекращают прослушивать комнату. Он не артист и не радиокомментатор, чтобы его любое слово ловили в микрофон. Ему не требуется аудитория и категорически не нравится вещать на публику. Он согласен говорить лицом к лицу с живым человеком, но не с записывающей техникой.

Невыполнение этих условий будет означать просто прекращение разговоров. На всякий случай он не рекомендует пичкать его психотропными средствами и прочей сильной химией, чтобы не пришлось потом возиться с обломками инвалидной психики. В конце концов ему виднее. Он лучше знает свои варианты будущего, чем они — свои. И дайте уже покурить, черт бы вас побрал!

После недолгого тайм-аута ему принесли пачку «Lucky Strike», заслонили туалет переносной перегородкой и соврали, что микрофоны выключены.

В общей сложности за первую неделю «военного положения» манипуляции с микрофонами возобновлялись четырежды — их то убирали, то заменяли другими, дистанционными устройствами, то совсем отключали, то включали втихую на полуслове, пока наконец Безукладников не спросил W с тихим сочувствием: «Вам что, начальство совсем не доверяет?», и тот выразительно промолчал. Именно эта неудачная микрофонная возня, которую русский засекал с точностью до минуты, привела его оппонентов к выводу, что они имеют дело с неизвестной и очень мощной индивидуальной супертехнологией.

И вот здесь я подхожу к самой, пожалуй, темной части безукладниковского рассказа. Он, без сомнения, знал (то есть имел в виду), что я буду писать и публиковать этот текст. А чем еще объяснить аккуратные недомолвки, зияющие в его словах? Как говорится, фигура умолчания — самая громкая. Подозреваю, мне уже не узнать до конца, в подробностях, две вещи: во-первых, какую информацию у него сумели выудить профи из NSA и, во-вторых, какой ценой ему удалось от них уйти. Это не значит, что я пытаюсь уличить Безукладникова в неискренности или двурушничестве, но я вполне допускаю, что его уход на свободу был обставлен достаточно клейкими обязательствами.

W полагал, что большая часть людских отношений — это вынужденные, быстро окисляющиеся контакты между «человеком на работе» и «частным человеком», утоляющим свои личные нужды. Большинство «людей на работе» тупо или остро недовольны своим статусом и принуждены терпеть повадки «частных», лавируя между лояльностью и раздражением. W как раз был из числа недовольных остро. Спроси его (либо спроси он себя сам), какой участи он достоин, W ответил бы с усмешкой, что при другом жизненном раскладе мог бы рассчитывать на Оскара — неважно, в какой номинации. Вместо этого он копался по долгу службы в так называемом «человеческом шлаке», выскребая высокобюджетные информационные молекулы. Собственно, и вся его суперсекретная многотысячная контора занималась тем же самым — выскребанием неочевидных фактов из мирового шлака.

Неудобный русский не вписывался ни в какую программу, поскольку жил только по своей внутренней. Например, он терпеливо, с рассеянным видом выслушивал тщательно заготовленные вопросы стратегического назначения, а потом вдруг интересовался: «Вот вы в субботу фильм с Джеймсом Бондом смотрели… Вы же любите Джеймса Бонда. А Шона Коннери терпеть не можете. Почему??» W находчиво огрызался: «Зачем спрашивать, если и так все знаешь!» В иные дни русский выказывал желание сообщить нечто экстремально серьезное, при этом искренне волновался: якобы от его слов зависят жизни людей… W ненавидел, когда к служебным темам по-дилетантски примешивали чувства и пафос, а потому слушал почти брезгливо. Суть сообщения сводилась к следующему.

Агентству нет смысла тратить столько денег и сил, сколько оно тратит на перехват телефонных разговоров, факсов и электронной почты по всему миру. Совершенно незачем прослушивать такие толпы людей и заглядывать в такую прорву е-мейлов. Не говоря уже о моральной сомнительности этого занятия. Достаточно ограничиться узким сектором, откуда может прийти (и придет) реальная угроза. В сущности, это всего лишь несколько почтовых серверов, чуть более десятка адресов и полторы сотни телефонов, из которых большая часть принадлежит «Аль-Каиде» (он сказал: вашей любимой «Аль-Каиде»). Вот на них и надо нацелиться, просто необходимо, если Агентство Национальной Безопасности действительно занимается национальной безопасностью, а не только банальным шпионажем.

— Вы передадите мои слова начальству?

W, поджав губы, обещал передать.

И уже назавтра, ломая план допроса, назойливый русский допытывался:

«Вы передали?? Что они ответили?»

Он знал ответ, но не хотел верить сам себе.

Поклонник Джеймса Бонда с нечеловеческим терпением пытался направить беседу в нужное русло. Дескать, начальство благодарит, а теперь предлагает обсудить не менее важный вопрос. Он касается маршрутов российских ракетных поездов. Дело в том, что ракетные поезда…

Безукладников смотрел потрясенно, глазами обманутого подростка:

— Вы что, издеваетесь? Или шутите? Зачем вам вся эта фигня?!

Глава восемнадцатая
ТЕХНИКА СКРАДЫВАНИЯ

В мае 1960 года 32-летний сержант Данлап явился на 16-ю улицу в Вашингтоне, где располагалось советское посольство, и тихим голосом предложил купить у него копии документов Агентства Национальной Безопасности США. Из посольства он вышел окрыленный, с приятным авансом в кармане.

Тихий отец семерых детей, Джек Данлап служил в Агентстве курьером, доставщиком бумажек с печатями, чуть ли не мальчиком на побегушках, затем генеральским шофером. Эта скромная теневая должность, однако, позволяла Данлапу в любое время покидать крепость Форт-Мид без досмотра автомобиля.

38