— Это только маленькая женская корысть. Не берите в голову — мы все не ангелы. У Ренаты есть гораздо более привлекательные качества.
— Например?
Он вдруг засмеялся:
— Например, большая женская корысть.
Один раз я на минуту остался с Ренатой наедине, и она спросила, чем я занимаюсь в жизни. У нее была странная привычка — глядеть говорящему в губы, аккуратно облизывая свои.
Когда Безукладников вручал невесте черный жемчуг в кульке, словно угощал ягодами или орешками, ее глаза (я готов поклясться) стали влажными.
Это было за день до моего отъезда. Нахимов и Ламерчук улетели с острова чуть позже.
Рената взяла у нас троих почтовые адреса — чтобы выслать свадебные приглашения. Я почти не сомневался, что никакого приглашения не будет. Меня вообще не покидало печальное предчувствие, что я вижу Безукладникова в последний раз. Утешало только одно — сам он выглядел безусловно счастливым.
Я получил этот лиловый припухлый конверт шестнадцать месяцев спустя. Несколько стандартных британских марок, профиль Елизаветы II, штемпель королевской авиапочты. Адрес, надписанный с толикой изящной небрежности, с наклоном влево. Внутри — полсотни страниц английского текста, набранных на компьютере, распечатанных и сшитых в формате дамского ежедневника.
Короткой сопроводительной запиской Рената сообщала, что тяжело пережила полгода своего вдовства и «смогла прийти в себя лишь благодаря мужественной поддержке Стива», — все это буквально в одной фразе, без малейших пояснений. (Очевидно, подразумевалось, что мне известно, и кто такой Стив, и сам факт, что Рената овдовела.) Во второй фразе она давала разрешение публиковать ее записи, чтобы «сохранить память о великом человеке», и просила не беспокоиться о гонораре: «Алекс позаботился, чтобы я не знала нужды».
Сама рукопись произвела на меня странное впечатление. Могло показаться, что писал ее не один человек, а два или три. Я не хочу сказать, что мне прислали грубую подделку, но допускаю, что Рената наняла кого-то из литературных «рабов» или «рабынь» для записи и обработки ее устной исповеди, и они сделали это в меру своих вкусов.
Пользуясь разрешением госпожи Бьюкенен, привожу здесь отдельные фрагменты в собственном переводе.
(c) Renata Buchanan
… Я родилась и провела детство в самом прелестном месте, в графстве Хэмпшир, наш дом стоял в нескольких милях от Портсмута, на берегу Английского канала. Когда я была девочкой, я любила смотреть из нашего чердачного окна на остров Уайт. Мне говорили, что на этот остров однажды сбежала несчастная Мэри Стюарт, королева Шотландии, вместе с бойфрендом, и они там любили друг друга, несмотря ни на что, потом ее казнили.
Своего отца я никогда не видела, но я смогла узнать от мамы кое-что о происхождении нашей фамилии. Кажется, в 1851 или 1853 году в Лондон приехал Джеймс Бьюкенен, посол Соединенных Штатов, будущий американский президент. Это был одинокий респектабельный джентльмен, уже в годах, и все же он не устоял перед моей стройной, очень пикантной прабабушкой, когда увидел ее на светском приеме. Она была младше его на 31 год, но прибегала к нему на свидания тайком от всех. Разница в возрасте и в положении помешала им остаться вместе. Однако мистер Бьюкенен сумел сделать так, чтобы малышка, родившаяся вне брака, не осталась безродной, и дал ей свою фамилию. Потом он уехал назад в США и был там выбран пятнадцатым президентом. Мистер Бьюкенен никогда не женился, а первой леди он назначил свою племянницу, к сожалению, ужасную дурнушку.
…
Когда моя мать вышла замуж в шестой раз, мы переехали в Брайтон. Именно там я впервые увидела, как одеваются модные, очень состоятельные дамы. Потом я не раз замечала, что по-настоящему стильные люди не зависят от моды, даже чуть-чуть презирают ее.
Больше всего я любила гулять по Дворцовому пирсу и по набережной, разглядывая роскошных леди и воображая себя одной из них. Я это делала так часто, что некоторые мужчины принимали меня за малолетнюю проститутку, но я не понимала их намеков и продолжала мечтательно прогуливаться. В 13 лет я уже была с мамой одного роста. Ее сильно расстраивали моя худоба и почти полное отсутствие грудей. Мама лицом и фигурой была очень похожа на Мэрилин Монро, даже с родинкой слева над губой. Иногда после ванны, еще не одевшись, она ставила меня перед зеркалом рядом с собой, чтобы сравнить нас. На мой взгляд, ничего похожего не было, не считая одинаково огромных сосков, как у коровы. Если я спрашивала, например, о помаде или о нижнем белье, она смеясь отвечала, что я глупая, мужчины сходят с ума не от этого, и опять гляделась в зеркало, приподнимая груди обеими руками.
До того как мама рассталась с Дэвидом, мы два раза ездили в Нью-Форест. Мы останавливались на шоссе в глухом месте, я уходила подальше от машины, чтобы не видеть, как мать и Дэвид раздеваются и мама ногой в чулке беспомощно упирается в стекло, я кормила диких лошадей листиками салата из сэндвича и не боялась трогать их плюшевые губы.
… После школы я хотела стать моделью, и больше никем. Я уехала в Лондон, но вместо работы в модельном агентстве через два месяца вышла замуж за человека, о котором я не буду рассказывать, чтобы не делать ему рекламу, а реклама его заботит больше всего на свете. После трех лет несчастливой семейной жизни я уехала в Нью-Йорк и начала делать карьеру профессиональной модели. Мои самые сильные воспоминания о том времени — это непрерывное чувство голода и униженной покорности. Лишние полтора-два фунта на животе и на бедрах могли оставить меня без работы, во сне я видела гамбургеры и картофель с кетчупом. Случались дни, когда у меня во рту не было ничего, кроме горького кофе и жевательной резинки. Я была одной из многих сотен старлеток без имени, готовых стерпеть все что угодно от менеджера своего агентства и ждать, как подачки, телефонного звонка в любое время суток, чтобы встать на каблуки и бежать по указанному адресу показывать зад в кружевных трусах. Мне больше везло, чем моим подругам, я иногда снималась в каталогах модного белья и участвовала в нескольких престижных показах. Смешно сказать, но больше всего я заработала на частном приеме в одном особняке на Пятой авеню, где мы с подругой, обнаженные по пояс, изображали двух задорных лисичек с пушистыми хвостами и разносили шампанское. После такого дебюта оставалось только позировать для специальных мужских журналов или соглашаться на роли в картинах с «итальянским жеребцом».