Человек, который знал все - Страница 30

К оглавлению

— Кто?! — возбудился Шимкевич.

— Хотите знать, кто готовит? — Стефанов с трудом спрятал ухмылку.

— Кто стукнул?

— Анонимный источник. Пока не выяснили.

— И кого назвал? — Шимкевич достал зубочистку, имитируя спокойствие.

— Никого. Указал дату и место.

Депутат ковырял в зубах, пожалуй, слишком сосредоточенно.

Стефанов поднялся, чтобы откланяться. Он ждал еще одного вопроса и не ошибся.

— Этот дятел с Кондукторской не прорезался?

— Вряд ли он вообще жив. Если прорежется — дам знать.

На обратном пути, пережидая светофор и уставясь на дворники, стирающие со стекла ночную морось, Стефанов снова подумал о том, что если в пятницу письма не будет, то дачного постояльца придется скорей всего тихо-мирно увозить за город и там закапывать.

В пятницу снова пошел снег, но не лег, а сразу раскис, необратимо лишний.

Безукладникова всю жизнь мучила догадка, что лишние вещи, на самом-то деле, гораздо нужнее насущных. Что на «лишнем» как раз все и держится. Впервые это пришло ему в голову сто лет назад, когда он стоял в очереди к автоматам с газированной водой в Центральном парке культуры и отдыха. Культурно отдыхающие полоскали стеклянный стакан общего пользования дважды — перед тем, как пить, и сразу после. Вся очередь могла видеть, как впереди стоящие, напившись газировки, мыли после себя стакан: ставили его горлом вниз в мокрую железную лунку и надавливали на донышко. Но каждый следующий, прежде чем пить, опять и опять повторял эту процедуру… Неподалеку томилась другая очередь — к прилавку с газовым баллоном, где надували воздушные шары. И целая толпа довольно унылых, не слишком хорошо одетых людей дожидалась возможности заплатить за то, чтобы их шарики неестественно вертикально торчали на ниточках либо уносились навсегда, отпущенные в задымленное небо.

Прогуливаясь по своему запертому коридору, Безукладников тихо сокрушался изза отсутствия на втором этаже окон (на одиннадцатые сутки заключения он сильнее всего желал просто выглянуть в окно), когда с лестницы донеслись торопливые шаги, заскребся ключ в замке и за дверью возник полковник Стефанов с ненормальными, пьяными глазами.

— Он ответил! — Было видно, что полковнику хочется орать, но он говорил почти шепотом. — Он прислал контрольный вопрос!

— Там ведь снег? — спросил Безукладников. — Снег идет?

Стефанов даже забыл привезти своему узнику пайку. Ему хотелось немедленного разбора полетов. В полученном ответе была странность:

Уайт писал, что код доступа, присланный Стефановым, не совпадает с реальным, но тем не менее задавал контрольный вопрос, а главное — счел нужным ответить.

— Что с кодом доступа?? — Для полковника это был вопрос жизни и смерти.

— Обманка. Он сам приказал сменить код — четыре дня назад, сразу после письма. Я хочу на воздух, пустите погулять!

В этот момент Стефанов являл собой наглядный пример того, как радостная новость может контузить, даже изуродовать человека, вплоть до потери лица. Он замельтешил, стал совершать массу лишних движений и лопотать вполголоса что-то вроде: «Да, конечно! Погулять… Гулять так гулять! Отметим… И на нашей улице праздник!..» Он бегал челноком со второго этажа на первый и обратно, доставляя из холостяцких своих закромов то начатую бутылку дагестанского коньяка, то банку паюсной икры, каждый раз не забывая запирать за собой массивную дверь. Безукладников же, наоборот, приуныл, не умея справиться со скукой, наводимой на него Стефановым. (Ему никогда не бывало скучно с самим собой — только с кем-то.) Невозможно скучна была стефановская целеустремленность, всегда имеющая точное цифровое выражение, его доскональность, даже его почти не ношенная куртка, аккуратно распяленная на спинке стула.

Оставалось вежливо отпить коньяка, прикорнуть невежливо на диване и по возможности терпеливо отвечать на расспросы полковника. Человек по имени Уильям Уайт, живущий примерно в двенадцати тысячах километров отсюда, в Пасадене, штат Мэриленд, девятнадцать часов тому назад написал чернильной авторучкой на полях вечерней газеты вполне бессмысленную строчку, состоящую из шестнадцати латинских букв и арабских цифр. Он просто выдумал ее «из головы», затем отрезал ножницами эту узкую ленточку газетной бумаги и спрятал в свой домашний сейф. Вот и весь контрольный вопрос.

— Диктуйте, я записываю, — сказал Стефанов.

Спустя четверть часа он заставил Безукладникова заново продиктовать тот же произвольный набор знаков и даже удивился точности повтора:

— Далеко пойдете, Александр Платонович! — Это надо было понимать как щедрую похвалу. Запьяневший Стефанов неспешно отправился в туалет.

С такой же неспешностью Безукладников встал с дивана, выудил из кармана стефановской куртки телефон и набрал номер.

На этот раз Ирина почти онемела, поскольку была не одна, катастрофически не одна. Она еще не успела скинуть какую-то липкую сбрую из латекса (новое хобби ее господина) и так и стояла босая с трубкой в руке, одетая лишь в эту порнографическую упряжь, и слушала невменяемо, как Безукладников умоляет: «Маленькая моя, ну решись! Мы же с тобой уедем, куда захочешь! Ну зачем тебе эта фигня?..» Он все окликал телефонную пустоту, все просил: «Ну маленькая моя!..», пока его не свалил на пол пьяный, но меткий удар кулаком чуть ниже виска. Телефон отлетел в угол комнаты, а уже через секунду двое мужчин, сцепившись, катались по полу, прерывисто дыша, наливаясь азартной ненавистью дерущихся подростков. Безукладников был потяжелей, полковник — потренированней.